Жить на земле значит неизбежно сталкиваться с тем, что в городе скрыто за бешеными скоростями, обилием информации и сферой услуг.
Например, с ритмами: земля замерзает и оттаивает, напитывается водой, расползается под ногами и прилипает к ботинкам пластами жирной липкой грязи (я впервые в жизни купил себе здесь калоши - очень рекомендую). Я наблюдал, как лето сменяет осень и как постепенно осень теснит зима: природа сворачивала все процессы, готовилась к зимней спячке и вот, наконец, заснула, укрывшись теплым снежным одеялом. Скоро начнет просыпаться назад, и это тоже будет интересно.
Еще - с жизнью: в сад прилетают кормиться птицы, за печкой ночью копошатся мыши, утром на футляре для очков можно увидеть большого жука с огроменными усами. Нет, не Тараканище - жук-древоточец: тоже малоприятно, если вдуматься; можно провести некоторое время, изучая диковинку (я минут десять залипал). Холмы тоже живые - недавно провалилась объездная дорога, буквально под землю - каверна метр в диаметре и полметра глубиной. Мне говорят, что такое периодически случается - как бы ни загадывал человек, ни прокладывал дороги в степи и по верхушкам холмов, у здешних мест свое мнение, они живут своей жизнью и умеют напомнить о себе, очень доходчиво.
А еще жить на земле - это сталкиваться со смертью. Если выкинуть жука из окна в снег, он некоторое время будет дергать на морозе своими усищами, а потом затихнет и долго еще будет торчать в сугробе немым укором - или важным напоминанием. Безголовая мышь, пойманная кошкой (не спрашивайте, почему они едят только голову - может быть, хотят набраться мозгов), так и будет лежать, пока не завернешь ее в белый саван салфетки и не вынесешь вон - хоронить мышей я не хороню, а просто оставляю на улице. Еще ни один мышиный трупик не долежал до следующего дня. Лисы давят куриц у соседей и нет-нет, да оказываются под колесами ночной машины - живут лисицы явно по другую сторону трассы и в свете фар зеленые глаза мелькают каждый раз, когда куда-то едешь. А если не братья наши меньшие, то и так не убежать и не скрыться - кому-то прислали похоронку и об этом говорят, а другие уже и сами сходили на соседские похороны.
В городе все иначе: жизнь почти незаметна за суетой, за броуновским движением толпы, за круговертью дел, за каменными громадами зданий, монументальными вокзалами и протяженными тоннелями метро. В городе человек - бесконечно малое, и раз так, то не имеет ни лица, ни размера, ни ритма. И смерть в городе - что-то потустороннее, что-то выбивающее из колеи, пугающее до чертиков и преследующее в кошмарных снах. Как будто бы в городе пытаются убежать от смерти столь успешно, что теряют контакт с жизнью, заменяя ее чем-то иным, что не дает остановиться и взглянуть по сторонам. А когда смерть настигает - неотвратимо, как смерти и положено - она шокирует и подавляет, но, парадоксальным образом, не возвращает чувство жизни. Уж слишком далеко все, и слишком быстро сменяются вокруг картинки и события - не остановиться и не догнать; ведь даже чтобы оставаться на одном месте нужно бежать, причем очень быстро.
Здесь же, на земле, жизнь и смерть связаны непосредственно и неизбежно, одно является продолжением другого. “Если родится - порадуемся, если помрет - поплачем” - великий цикл жизнь-смерть, неутомимый и ритмичный, как дыхание: вдох-пауза-выдох-пауза.
Можно стоять и дышать. Можно идти и дышать. Можно замереть и, затаив дыхание, смотреть на то, что разворачивается вокруг.
А вот бежать - обычно нет; а если и да - то понятно и от чего, и даже к чему.
Совсем иначе оно тут, на земле.
Не страшно.
Закономерно.
